Чему учил Будда? Часть 1

# 73. Чему именно учил Будда? Часть первая Около двух с половиной тысяч лет назад на севере Индии родился Сиддхартха Гаутама – человек, который соприкоснулся с ужасными реалиями жизни, но не отвёл глаз в сторону, не смирился с тягостным положением вещей и не счёл его неизбежным. Напротив, он поклялся отыскать способ преодолеть страдание, разорвать сковывающие нас путы невежества и принести всему миру счастье и освобождение. После многих лет лихорадочных духовных исканий он объявил, что пережил глубокую внутреннюю трансформацию, достиг полного равновесия и пробудился ото сна иллюзий. Иными словами, он стал Буддой и всю последующую жизнь посвятил обучению методике работы с сознанием, чтобы другие могли последовать за ним по пути избавления. В самой этой истории, разумеется, нет ничего уникального. И до него, и после существовало множество учителей, дававших не менее громкие обещания. Все они и каждый на свой собственный лад божились привести людей к счастью и свету, а подчас сулили вечную жизнь и безграничную власть, но заканчивалось это обыкновенно лишь в очередном тупике. В разношёрстной компании спасителей человечества учение Будды, однако, стояло особняком и разительно выделялось. Благодаря специфике подхода к проблемам человеческого бытия многие сделанные им находки достоверны, релевантны и проверяемы даже сегодня, в эпоху научного знания, после многих столетий критического анализа. В первую очередь это заслуга пяти обстоятельств. 1. Будда никогда не требовал принятия своих идей и техник на веру, призывал не полагаться на авторитет и не принимать рассказываемое кем бы то ни было за чистую монету. Ценность учения познаётся по его плодам, и только если оно способно выдержать критику, готово подвергнуться сомнению и личной проверке, мы можем опереться на такое учение в своей жизненной практике. В известном обращении к Каламам много раз повторяются следующие строки, столь свежо и даже дико звучавшие во времена всеобщей слепой веры авторитетам: «Не руководствуйтесь ни тем, что было сказано многократно, ни традициями, ни слухами, ни писаниями, ни предположениями, ни догмами, ни умственными построениями. Не руководствуйтесь также откровениями, чьими-то кажущимися способностями или словами учителя. Но когда вы сами напрямую знаете, что какие-то вещи хороши, непредосудительны и чтимы мудрыми, а будучи предприняты и совершены, ведут к благу и счастью, приступите к ним и пребывайте в них» (AN, 65). 2. Во-вторых, Сиддхартха провозгласил, что подлинная судьба каждого из нас вверена не сверхъестественным силам, не богам и не общественным элитам, а лишь нам самим. Тщетно пытаться изменить жизнь ритуалами и молитвами, делать подношения, выслуживаться и выпрашивать что-то у духов, у богов или сильных мира сего. Если они вдруг и окажутся к нам милостивы, дать то, чего мы хотим, просто не в их власти, хотя невежество и мешает людям это увидеть, застилая глаза. Счастье и освобождение или идут изнутри, или не возникают вовсе: только поступки индивида и постепенное усилие по изменению самого способа проживания действительности могут помочь их обрести. 3. Хотя впоследствии из фигуры Будды был сделан объект религиозного поклонения, сам он не только был глубоко чужд религии, но и отличался скромностью, всячески отводя восторженное внимание от собственной персоны. Когда его превозносили, он говорил, что если кто хочет доставить ему удовольствие, то пусть забудет о нём и сосредоточится на постижении Учения – Дхармы. Будда никогда не считал себя чем-то большим, нежели простой смертный человек – такой же, как и все мы. Предложенные им разъяснения и методики были потому доступны каждому. Он считал, что поскольку глубинная природа всех людей одинакова, совпадают и фундаментальные механизмы работы человеческой психики. Из этого напрямую вытекал универсализм буддизма и его приверженность принципу равенства в том смысле, что все классические маркеры иерархии утратили для его последователей значение. Какая разница, насколько человек богат или беден, вверху он социальной лестницы или внизу, принадлежит ли он к одному народу или другому, родился он в уважаемой семье или безвестной, если он страдает, пребывает в суете и терзаниях? И какое это всё имеет значение, если внутри него царят тишина, свет и покой? Если между людьми и существует подлинная иерархия, то это иерархия самореализации на пути к окончательному преображению и достижению невозмутимости в особом буддистском смысле – к нирване. Чем выше мы в ней, тем больше в состоянии помочь другим, тем меньше мы хотим кем бы то ни было помыкать, тем меньше нам вообще нужно от окружающих. Будда отрицал всякий иной элитизм и провозгласил необходимость всеобщего доступа к знанию. В его учении не было никакой тайной и скрываемой «эзотерической» части. Цитируя его слова, «ничто не было удержано в кулаке учителя» (DN, 16). Очевидно, что эти постулаты шли вразрез с устоями кастового общества Индии, где жребий человеческий считался определённым с момента рождения, а всё вышеназванное играло первейшую роль в умах и сердцах, в ходе повседневной жизни. Люди стремились к богатству, славе, уважению и любви других, гордились своим происхождением или же стыдились его, но при этом напрочь забывали о самом главном. Отрицание чисто внешних и основанных на невежестве иерархий с перенесением акцента на иерархию развития личности, движущейся к просветлению, было поистине новаторским подходом для того времени. Для большинства людей оно остаётся таковым и сейчас. 4. Сиддхартху Гаутаму не беспокоили абстрактные философские и религиозные вопросы, которые не имели бы прямого отношения к великой цели личной трансформации. И это было ещё одной интеллектуальной революцией. Он занимался необходимым минимумом отвлечённых проблем, в силу чего огромная часть предложенных им решений действительно может быть проверена здесь и сейчас, на личном опыте каждого. Эта позиция прекрасно поясняется на приведенном им знаменитом примере с ядовитой стрелой (MN, 63). «Представь, Малункьяпутта, – обратился Будда к ученику, – как если бы человека ранили стрелой, густо смазанной ядом, и его друзья и товарищи, его родственники и родня, привели бы врача, чтобы излечить его. Человек бы сказал: “Я не позволю врачу вытащить эту стрелу до тех пор, пока не узнаю, был ли тот человек, который ранил меня, знатным или брахманом, купцом или рабочим”. И он бы сказал: “Я не позволю врачу вытащить эту стрелу до тех пор, пока не узнаю имя и клан человека, который ранил меня… пока не узнаю был ли человек, который ранил меня, высоким, низкорослым, или среднего роста... с кожей тёмного цвета, коричневого, золотистого… живёт в такой-то деревне или городе… лук, из которого он меня ранил, был длинным луком или арбалетом… тетива, которая ранила меня, была из волокна, или из тростника, или из пеньки, или из коры… стрела, которая ранила меня, была грубой или обработанной… какими были перья стрелы, которая ранила меня – грифа, цапли, ястреба, павлина, аиста…” <…> Поэтому, Малункьяпутта, запомни то, что я оставил непрояснённым как непрояснённое, и запомни то, что я прояснил как прояснённое. И что я оставил непрояснённым? “Мир вечен” – это я оставил непрояснённым. “Мир не вечен” – это я оставил непрояснённым… “Татхагата ни существует, ни не существует после смерти” – это я оставил непрояснённым. И почему я оставил это непрояснённым? Потому что это не полезно, не относится к основам святой жизни, не ведёт к избавлению от иллюзий, к бесстрастию, к прекращению, к покою, к прямому знанию, к просветлению, к нирване. Вот почему я оставил это непрояснённым. И что я прояснил? “Это – страдания” – это я прояснил. “Это – источник страдания”… “Это – прекращение страдания”… “Это – путь, ведущий к прекращению страдания” – это я прояснил». 5. Будда честно и открыто признавал ограниченность своей доктрины, её необходимую неполноту и сугубо практическую функцию. То, чему он учил, было не абсолютной истиной, а хорошо работающим инструментом для конкретного набора целей. Более совершенной замены этому орудию Сиддхартхе просто не удалось найти, но это не означало, что оно лишено изъянов. Не следовало мертвой хваткой цепляться за эти идеи и методики, так же, как не следовало цепляться за что бы то ни было в мире – вот мысль, повторяемая им не то что десятки, а сотни раз в древнейших буддистских сутрах. Классической иллюстрацией послужит рассказанная им притча о плоте, с которым Будда сравнивает собственное учение: «Вот человек, перебравшись на тот берег, подумал бы: “О, как полезен мне был этот плот! Именно благодаря этому плоту, прилагая усилие руками и ногами, я перебрался к сохранности на дальний берег. Почему бы мне не вытащить плот на сушу, или не утопить его в воде, и пойти куда мне вздумается?» Сделав это, он поступил бы так, как и следовало поступить с плотом. Точно также, монахи, я обучил Дхарму в сравнении с плотом, назначение которого в том, чтобы переплыть, а не в том, чтобы за него держаться. Понимая Дхарму в сравнении с плотом, вы должны будете потом отпустить даже Дхармы, что уж говорить о не-Дхармах» (MN, 22). Из этого следует, что всякая попытка приобрести буддизм оптом противна и духу, и букве его учения. Если мы ценим великий вклад Будды, то не должны ставить свою роспись под каждой оставшейся от него мыслью, а как раз наоборот – нужно подвергать его наследие свежей и опытной проверке в свете сегодняшнего знания. Сам Будда не был буддистом, он не впрягал себя в ярмо идей и практик, которые нужно было покорно влачить на своей спине лишь потому, что они некогда были авторитетно провозглашены. Он был чужд духу сектантства и догматизма, требующего принимать идеи именно скопом и без разбора, а учил Дхарме, что на родственных языках пали и санскрита означает: закон или закон природы. И учил ему не в готовой абсолютной форме, а как системе относительных, но действенных результатов познания, процесс какового не должен на том прекращаться. Лучшая дань уважения Будде и одновременно наш долг перед самими собой – попробовать отделить в его мысли то, что выдерживает критику в свете сегодняшнего знания, от реликтов древнеиндийской интеллектуальной среды. В попытках понять его мысль нам не обойтись без самого древнего корпуса буддистских текстов – многотомного Палийского канона, известного так же как Типитака, то есть «Три корзины», три группы текстов. Это наиболее ранний и надёжный письменный источник о жизни и учении Сиддхартхи из тех, что имеются в нашем распоряжении. У Палийского канона, однако, есть очевидные ограничения. Дело в том, что он был составлен через несколько столетий после смерти Будды, а до этого его содержимое сохранялось в устной традиции. Оно заучивалось наизусть и передавалось от учителей к ученикам, как то было принято во всём древнем мире от Греции до Китая. Это вносит в тексты неизбежную погрешность, хотя почти во всех действительно важных вопросах её удаётся устранить. Рассматривая эти источники один за другим, критически сверяя их, мы в конечном счёте получаем достаточно полную и согласованную общую картину. Ещё одно важнейшее достоинство сутр Палийского канона в сравнении с более поздними текстами – их верность приведённым выше пяти принципам. В них сравнительно мало «метафизики», которую так не любил сам Будда, понимая под ней отвлечённые и непроверяемые утверждения о сущем в целом. Сиддхартху больше заботило то, как с помощью необходимого минимума понятийных и прочих инструментов извлечь из нас ядовитую стрелу беспокойства и страдания. В более же поздних текстах на первый план периодически выходит спор о том, какое у неё оперение, из какого материала она изготовлена и с какой скоростью летела. Нередко читателю даже предлагается классический религиозный набор из молитв, пожертвований и причудливых церемоний. Всё это повисает в воздухе, требует «принятия на веру», а значит противоречит центральным установкам Будды. Одним словом, подобные рассуждения почти ничего не прибавляют к конкретным техникам работы с психикой. В них можно увязнуть и так и не дойти до извлечения стрелы и процесса выздоровления. Не зря Будда, если вновь вспомнить его слова, «оставил всё это непрояснённым». Последуем его примеру и отбросим витиеватости, которыми обросло его учение впоследствии, дабы сосредоточиться на главной задаче – прочувствовать и постигнуть дух его учения и затем органично встроить в практику жизни всё, что покажется нам полезным. Идеальной отправной точкой будет, как это ни странно, легенда о Будде. Хотя эта великая история содержит немало вымысла на уровне конкретных обстоятельств, но вот то, какой именно вымысел оказался примешан к достоверным историческим событиям, далеко не случайно. В нём в художественной форме схвачена самая суть: обрисованы побудительные мотивы, ход и основные итоги духовных поисков. Назначение дошедшего до нас предания, таким образом, ввести нас в тему и одновременно разжечь воображение. Именно для этого мы им и воспользуемся. <...> (Продолжение статьи и аудиоверсия – в прикреплённом ниже лонгриде) © Олег Цендровский